«Скорее всего мы живем в матрице, но это не повод что-то делать»

Недавно у нас вышел подкаст, посвященный современным теориям симуляции. О плюсах и минусах виртуального бытия – философ Александра Танюшина

1. Мы живем в симуляции (почти наверняка)

В начале нулевых, незадолго до того, как появились первые полноценные системы виртуальной реальности, и через несколько лет после выхода на экраны трилогии «Матрица», среди философов поднялся своеобразный хайп: давайте-ка оценим математическую вероятность того, что мы живем в симуляции. Известный шведский футуролог и философ Ник Бостром написал культовую статью, где он оценивал вероятность того, что мы загружены в своеобразную матрицу. Она стремится к 100%.

Бостром пользуется стройным аргументом из трех положений: если один неверен, то переходим к следующему. Первый тезис гласит: вычислительные мощности, которые позволят нам создавать полноценные компьютерные симуляции, никогда не будут реализованы — человечество накроет очередная пандемия, случится Третья, Четвертая, Пятая мировая война и мы не достигнем нужного уровня развития. Но Бостром этот тезис отбрасывает, полагая что рано или поздно достаточные мощности появятся. Второй тезис: компьютерная симуляция никогда не будет запущена — по этическим причинам или каким-то еще, не важно. Этот аргумент Бостром тоже отметает, указывая, что мы уже во всю занимаемся симуляцией и моделированием очень разных процессов, и вряд ли остановимся. Остается последний тезис: если симуляция возможна и человечество готово ее запустить, то будет запущена не одна, а множество таких симуляций. Это означает, что статистически мы, скорее всего, находимся в симуляции, а не в реальности.

2. О чем-то подобном люди размышляют не первую тысячу лет

Чтобы задуматься о симуляции, нам не нужны цифровые технологии. В основе гипотезы симуляции лежит фундаментальный тезис — наша окружающая реальность нереальна, иллюзорна, фиктивна. В древнем индуизме и даже до сих пор в некоторых буддистских текстах можно встретить такое понятие, как майя. Майя — вселенская иллюзия, игра богов, и никто не знает, какова жизнь на самом деле. Цель любого человека — выйти из майи и начать жить настоящую, божественную, сакральную жизнь. То же самое мы встречаем в Античности. Платоновская теория говорит о том, что все, что человеку доступно, — это тени на стене пещеры, тени истинных идей, которые пребывают где-то снаружи. Это тоже гипотеза симуляции. Суть одна и та же: где-то есть потусторонняя реальность, более фундаментальная, чем наша. О том же будут говорить многие философы Нового времени. Иммануил Кант утверждал, что «вещи в себе» нами принципиально непознаваемы, и все, что нам доступно — это мир феноменов, мир явлений, мир нашего субъективного опыта. В дальнейшем эту идею подхватили фантасты.

3. У симуляции есть создатель, но об этом лучше не думать

Идея, что матрицу создает злое существо, чтобы использовать людей, живущих внутри матрицы, родом из Нового времени. Ее провозвестником считается Рене Декарт, основатель рационалистической философии, который предположил, что внешний мир может быть заколдован неким демоном, желающим ввести нас в заблуждение. Отсюда возникает так называемый картезианский скептицизм: установка, что мы не можем достоверно знать какие-либо факты об окружающем мире. С этим скептицизмом философы борются вплоть до настоящего времени.

Сценарий Бострома, как мы уже поняли, относительно оптимистичен: симуляцию запустили мы, т.е. будущие люди, в каких-то своих прагматических целях. Видимо, им надо что-то изучить, например, как развивались исторические события в 2023 году. Отсюда, кстати, следует что, возможно, нам нужно, живя в этой симуляции, совершать какие-то определенные действия, чтобы угодить нашим условным создателям, иначе они нашу симуляцию отключат. А для этого нужно проникнуть в их мотивы.

Но есть версии и пострашнее: быть может, нашу симуляцию запустил какой-нибудь ребенок или, еще хуже, подросток — просто по фану. Некоторые философы говорят, что это вообще все с целью порнографического наблюдения. Этот вариант, по крайней мере, нельзя отрицать. В таком случае вопрос о смысле симуляции как будто теряется. У нее нет смысла, все происходит для развлечения.

4. Концептуально доказать, что мы не в симуляции, невозможно. Но что нам даст это доказательство или доказательство противоположного?

Действительно, а что вам вообще даст знание, что вы живете в симуляции? Что тогда? Ваши действия? Если порассуждать об этом вопросе, то первой реакцией будет шок, сиюминутное желание выйти из этой симуляции. Вернуть, условно говоря, свой «потерянный рай», поскольку наш нынешний опыт жизни — жизни, как выясняется в симуляции, не совсем полноценный. Но проблема заключается в том, что мы не очень понимаем, а какова она — полноценная реальность. Может быть, это вовсе не хорошая реальность. Может быть, мы сами решили уйти в эту симуляцию, потому что та жизнь — не очень. Иными словами, возможно, дискурс о том, что симуляция — однозначно плохо, а потусторонняя реальность — однозначно хорошо, — неправилен. Быть может, жить в симуляции — своеобразный бонус, и тому, кто знает, вдруг ее можно хакнуть. То есть все негативные коннотации про неподлинную симуляцию можно перевернуть с ног на голову.

Допустим, по телевизору объявили, что мы живем в симуляции. Сначала у всех паника… Конечно, нам хочется выйти «наружу» или хотя бы пообщаться с создателями. Посмотреть им в глаза, спросить, а зачем? Попросить выпустить или отключить и так далее. И тут сразу возникает практический вопрос, а как мы это будем делать? Вот я просыпаюсь и вижу людей, своих близких, и знаю, что вокруг на самом деле не люди, а искусственные интеллекты. Стоит ли мне во имя сохранения своего психического здоровья продолжать с ними общаться так, как я это делала до сих пор? Но эти вопросы нет общего ответа. Другое дело, что, возможно, нам и не нужно ничего предпринимать. Возможно, надо жить дальше, и так будет сохранней — и для симуляции, и для тех, кто вне ее, и для тех, кто внутри нее.

5. Ладно — доказательство симуляции. С доказательством сознания тоже все непросто!

В теории симуляции есть совершенно особая ветка, которая связана с вопросами сознания и, в частности, отсылающая к знаменитой проблеме других сознаний. Если просто подумать об обычном, привычном мире, то по каким критериям мы можем оценить, что наш собеседник является носителем сознания — т.е. чувствует боль, видит цвета, а не просто робот, искусственный интеллект или зомби? С точки зрения философии и философии сознания в частности, мы никак не можем доказать наличие сознания у родителей, друзей, детей, врагов и т.п. И эта проблема остается, когда мы переносимся в симуляцию. С помощью исключительно поведенческих и внешних проявлений того или иного агента мы с очень маленькой долей вероятности можем оценить, является ли он носителем сознания или не является. Плюс к этому добавляется возможность, что перед нами не просто отдельный искусственный интеллект или отдельное реальное сознание, а их комбинация — дополненное сознание. Нынешний прогресс в сфере нейроинтерфейсов показывает, насколько все может быть запутанным.

6. Кстати говоря, мы можем повысить вероятность того, что живем в симуляции (и понизить тоже)

Итак, в начале нулевых, когда Бостром, а вслед за ним известный философ Дэвид Чалмерс принялись утверждать, что мы уже живем в симуляции, это дало старт размышлениям о том, как мы можем повлиять на ситуацию. Возникла следующая линия аргументации. Если мы начнем сейчас разрабатывать этические кодексы и иные способы, ограничивающие строительство высокофункциональных компьютерных симуляций, то мы снизим вероятность того, что в будущем кто-то запустит симуляцию, в которой мы уже живем. И наоборот, если мы сейчас будем активно работать над моделями и симуляциями, то мы повысим вероятность того, что уже живем в матрице. Вот такая логика, немножечко косая с точки зрения хронологии. Как бы то ни было, работать над моделями, скорее всего, будут очень активно — над ними уже работают. Остановить технологическое развитие здесь на основании исключительно этических воззрений практически невозможно.

7. Если вокруг симуляция, то все на свете — цифра

Нельзя сказать, что в аналитической философии симуляциями интересуются больше, чем в континентальной. Это два разных подхода к одной проблеме. По легенде сестры, а в то время братья Вачовски вдохновились на «Матрицу», почитав Жана Бодрийяра. Важные мотивы можно усмотреть в понятиях виртуальности у Бергсона, Делёза и так далее. Другой вопрос, что континентальные авторы рассуждают об экзистенциальных, культурных, социальных, политических аспектах гипотезы симуляции. А вот аналитики интересуются старой доброй онтологией: что следует из теории симуляции на самом базовом уровне?

В основе этой теории лежит простой тезис: наша с вами окружающая реальность — это информация. Цифра. Совокупность ноликов и единичек, грубо говоря. Поэтому аналитики очень любят ссылаться на разные математические, физические и прочие эмпирические науки. В физике, например, долгое время сохраняло популярность такое направление, как цифровая физика: гипотеза «все из бита» (it from bit), гипотеза Уилера, идея, что вся Вселенная — это гигантский компьютер и так далее.

8. К теории симуляции нужно подходить практично

«А что, если мама робот», «как быть с создателями…» — это, конечно, хорошо и интересно, особенно если ты философ, но какую пользу вынести из теории симуляции простым людям? Имеет смысл посмотреть на все вышесказанное как на глобальный мысленный эксперимент. Он позволяет нащупать баги в нашем мышлении, понять, что́ именно мы подразумеваем под реальностью, а что́ — подразумеваем под виртуальностью, понять, как работают «цифровые» метафоры в рассуждениях и, в конечном счете, полезен для построения тех самых виртуальных, дополненных реальностей, метавселенных и так далее. Исходя из этой точки, можно думать об очень прикладных моментах: кодексах моделирования различных объектах, проблемах пост-цифровой эстетики и т.д.

Тот же Дэвид Чалмерс в 2022 году выпустил очень любопытную книжку «Реальность Плюс. Философские проблемы и виртуальные миры». Она доступным научно-популярным языком. В ней автор утверждает, что события в виртуальной реальности так же важны, как события в реальной реальности. Это важный концептуальный шаг, потому что он дает нам основания считать, что наша гибридная жизнь — наполовину в физической реальности, наполовину в цифровой реальности, она имеет ценность и ничуть не хуже, чем жизнь «аналоговая». Каким именно этот гибрид окажется, мы пока не знаем, но будущее будет интересным. С этим выводом Чалмерса я абсолютно солидарна.

Все другие выпуски подкаста Matrix доступны здесь.